Моё военное детство
Об авторе
Тамара Мартынюк родилась в Хабаровском крае в п. Чекист Охотского района 12 ноября 1940 года. В Партизанске живет с 1987 года. Образование средне-техническое. Окончила Приморский авиационный техникум в Арсеньеве по специальности «Обработка металлов резанием».
Работала на заводах «Прогресс» (г. Арсеньев), «Радиоприбор» (г. Владивосток), «Амур» (г. Партизанск). Стала писать прозу с 2012 года после участия в литературном конкурсе, посвящённом К. Паустовскому, в котором заняла второе призовое место! Член литературного объединения «Родник». Публиковалась в сборниках «Ромашковое облако», «Журчит родник и весело, и бодро», в газетах «Вести» и «Время перемен». Автор книги «Вернуться к истокам любви» (2016). Постоянный участник городских и краевых литературных (и не только!) конкурсов и проектов.
Мое военное детство
«Я родилась в Сибири с упрямою душой…» Так поет Маша Распутина
А я, Тамара Поликарповна Мартынюк, родилась в самом северном районе Хабаровского края. Охотский район, поселок Чекист, которого уже и на карте нет. Климат суровый, территория находится в зоне вечной мерзлоты. Но я благодарю судьбу! Мне очень повезло, что я сама не видела немцев, не слышала бомбежки, выстрелов, грохота орудий и треска пожарищ. И, слава Богу, не видела зверств фашистов. Мне посчастливилось! Я родилась далеко от войны, в ноябре 1940 года. Когда началась война 22 июня 1941 года, мне было только 7 месяцев и 10 дней. О жизни на Севере помню, что ездили на нартах с упряжкой собак. Свежих овощей и фруктов там не было. Морковь, картофель, лук — все это было в сушеном виде. Запомнила, наверно, потому, что очень не любила в супе разваренный лук. Помидоры только в виде пасты, в железных баночках с яркой наклейкой двух красных помидоров на банке. Отца в семье не помню. Ушел к другой женщине, когда мне было 2 года. Почему не был на фронте, не знаю, да и спросить уже не у кого. Когда ложилась спать, крепко-крепко обнимала маму, приговаривая: «Я вас никуда не отпущу!» (В украинских семьях родителей принято называть на «Вы»). А утром очень рано, когда я еще спала, она уходила на работу, и я просыпалась одна. Предоставленная сама себе, начинала «строить» дом, переворачивая табуретки, накрывая каким-нибудь покрывалом или платком. Иногда пыталась прокатиться верхом на поросенке. А чаще всего сразу, проснувшись и продев только одну руку в рукав платья, а вторую уже на ходу, не дожидаясь, когда соседка меня откроет оставленным ей ключом, стучала своим детским худеньким бедром, как тараном, в дверь , (жили в бараке) выбивала пробой; дверь, видимо, держалась на «честном слове», и от таких регулярных «процедур» долго не сопротивлялась моему упорству, и я шла к маме на работу. Она работала поваром в столовой, поэтому уходила очень рано. Иногда приходилось там у печки на дровах засыпать, если рабочий день затягивался; так как иногда прилетал самолет, и надо было кормить прибывших людей. Домой мама несла меня на руках спящую. Почему-то очень отчетливо запомнились мои «выступления» перед началом фильма. До фильма еще есть свободное время. Дети бегают, толкаются, а я самостоятельно, без сопровождающих, уверенно выхожу на сцену и пою песню: «На заборе птичка сидела и такую песенку пела: мама, купи мне ботинки, я станцую танец кабардинки!» и приплясываю в такт мелодии этой задорной песенки. До сих пор не понимаю, как она тогда появилась в моем «репертуаре»? Помню ее и сейчас, но никогда не слышала ни в чьем исполнении, будучи уже взрослой. Детских книжек, игрушек у меня не было. И ни одной куклы. Видимо, из фильмов тех военных лет, еще не зная ни поэтов, ни композиторов, на слух запоминала и в своих детских играх, выстраивая дом из табуреток, весело и с удовольствием пела:
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне.
Эх, как бы дожить бы
До свадьбы-женитьбы
И обнять любимую свою.
Слова Е. Долматовского.
И еще одна солнечная песня меня воодушевляла.
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
Кипучая, Могучая,
Никем непобедимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая!
Слова В. Лебедева-Кумача.
Наверно, с этими песнями в мои пять лет родился и сохранился на всю жизнь и оптимизм, и патриотизм. В январе 1947 года отчим Василий Иванович Гороненко (потом я звала его папой), отслужив на севере и срочную, и сверхсрочную службу, в итоге 7 лет, меня и мою маму Наталью Иосифовну привез сначала в село Архангеловка Кировского района, к своим родителям. Там я впервые узнала, что такое мед, научилась щелкать семечки и «соешники», и «гарбузяные», услышала слова «дробина» (лестница), «горище» (чердак), лопата, тяпка и много других слов. И, конечно же, там очень красиво пели украинские песни. Музыкальные, душевные. А в марте уже с братом Володей, родившемся 1 февраля, мы переехали в поселок Семеновка, переименованный в 1952 году в город Арсеньев. Сейчас это красивый современный город. А тогда мы жили в бараке, и с этого времени я уже отчетливо помню свое босоногое, послевоенное, «взрослое» детство. Весна, запасов никаких, до урожая далеко. Мне 6 лет, брату 3 месяца. Родители стали разрабатывать и садить огород, строить дом. А я занималась домашними делами и нянчила брата. Из кроватки изловчусь, достану, а в кроватку положить спать помогала соседка. Кормила брата с ложечки. Добросовестно все ему отдавала. А вечером , только мама на порог, я докладываю: «Мама, у Володи немного каши манной осталось! И, конечно же, получала разрешение съесть. Это было шикарное вознаграждение. Ведь брату у соседки покупали пол-литра молока, а для взрослых, в том числе и для меня, основная еда — каша и борщ с лебедой. Поешь — живот полный, а есть все равно хочется чего-нибудь вкусненького. Вот я и придумала, что у меня болит горло. Хожу и кашляю. Громко и часто! Мамино сердце дрогнуло. Выделила она мне стакан молока. Вскипятила — и я его выпила горяченьким, как положено при простуде. Надо было еще укутаться тепло и лечь в постель, но я сразу «выздоровела»! До сих пор помню, как прыгала, довольная и счастливая. Конечно же, мою изобретательность сразу разгадали. Но что поделаешь? Ведь мне всего 6 лет было, а кипяченое домашнее коровье молоко так вкусно пахло. А еще очень вкусно у магазина пахли фантики от шоколадных конфет «Игрушка» и «Счастливое детство». В первые послевоенные годы еще была карточная система. Продукты давали по карточкам, но надо было отстоять огромную очередь за мукой, сахаром, хлебом и другими продуктами. Нам на четырех человек почему-то никогда не получалось целой булки хлеба. Уголок всегда был отрезан. А пока домой донесешь, еще и откусишь несколько раз. Уж очень хотелось попробовать. Каждый год в августе папа брал отпуск и уходил в тайгу. По тайге ходил всегда тихо, осторожно, чтоб и ветку не сломать, всматриваясь, прислушиваясь, как настоящий охотник, чтоб зверя не спугнуть и не пропустить красные ягоды женьшеня. Когда уставал, съедал три ягоды лимонника, силы восстанавливались, и снова с легкостью шагал по тайге. Возвращался домой через несколько дней, небритый, уставший, но довольный. В берестяной коробочке, аккуратно устланной мхом, приносил корень женьшеня, и мы, затаив дыхание, с интересом рассматривали строение этого загадочного, целебного корня жизни, внешне очень похожего на человека: туловище, руки, ноги и голова с косичкой. Был в его рюкзаке виноград, лимонник, кишмиш, кедровые орешки и еще много чего, в зависимости от времени года. Тогда были приемные пункты, и на деньги, в обмен на сданные дикоросы, пушнину, в том числе и корни женьшеня, мы покупали одежду, муку, сахар и другие продукты. И это было хорошим подспорьем в трудное послевоенное время. А зимой, возвращаясь с охоты, обязательно приносил кусочек хлеба «от зайчика». Подмороженный, заиндевелый, но необыкновенно вкусный и загадочный. Или кусочек сала «от медведя». И мы всегда с нетерпением ждали этих таежных гостинцев. Вспоминается и как в лес ходили с ребятами за ягодами и за цветами. В кустах находили птичьи гнезда, иногда даже с голенькими птенцами, но никогда не трогали их. В речке Халаза, протекающей через город Арсеньев, купались, мелкую рыбку-гольянов ловили майками, а из-под камней доставали раков. И были счастливы! Потом уже через годы, когда построили свой дом (так сложились обстоятельства, что строились дважды), обзавелись домашним хозяйством, жить стало намного легче. Но борщ с лебедой и картофельное пюре с чумизой вместо сливочного масла – это не забудется никогда! И еще вспоминается, что в первые годы после войны очень часто приходили женщины с детьми и просили помочь хоть чем-нибудь! И люди делились. Кто хлеба даст, кто муки, крупы, а по возможности и доброте душевной кто-то и накормит. Это сейчас я понимаю, что ходили нуждающиеся беженцы, а тогда я их боялась и пряталась за спины взрослых, но запомнила навсегда! Не от хорошей жизни люди ходили и просили кусочек хлеба. Это было незабываемо! Прочно осталось в памяти время, когда было не до роскоши. И сейчас еще срабатывает синдром «чердака», «кладовки»; пусть полежит, а вдруг пригодится. А уж видеть у мусорных контейнеров валяющиеся булки заплесневелого хлеба, еще не полностью растерзанного воронами, мучительно больно до слез! Это непростительное кощунство. Наверно, люди, выбросившие хлеб, никогда не знали или забыли цену корочки хлеба, когда, спасаясь от голодной смерти во время блокады Ленинграда, люди делились последними кусочками хлеба и хранили оставшиеся крошки. Слушая, как сокрушаются люди о трудностях 90-х годов, могу сказать, что мне и сороковые, и пятидесятые годы не казались мёдом. Родители мои были труженики. Работали от темна до темна. Строили дома сами, так как наемным строителям платить было нечем. Держали хозяйство, садили огороды, и я в 10 лет могла доить и козу, и корову. Помогала работать на огороде, пасла корову даже в дождь, напевая украинские песни. Домой приходила промокшая до нитки. В пионерлагере ни разу не была, да и родители ни о каком отдыхе и не думали. Ни островов, ни морей… Слава богу, пережила и девяностые годы; конечно, пришлось потрудиться. С раннего детства научила мама, которая сама выросла сиротой и не пропала, что под лежачий камень вода не течет. И без труда не вынешь рыбку из пруда. И еще есть золотые слова – «Хлеб — всему голова»! Это надо помнить всегда.
Тамара Мартынюк