Домой
Автор Екатерина Евсегнеева
Вечер, букет тюльпанов, аккуратно завёрнутых в газетку. Баба Маруся запирает двери маленького дачного домика и шепчет молитву перед дверным замком.
— Господи, спаси, сохрани и помилуй…
Её тихий шёпот сливается с далёким рокотом авиадвигателей. Через пару автобусных остановок городской аэропорт, откуда доносятся звуки взлетающих и приземляющихся самолётов. Маринка держит букетик цветов и, сидя на веранде, терпеливо ждёт окончания этого затянувшегося ритуала. Она то смотрит на светлый платок пожилой женщины, то на тени от кустов сирени на полу, то на тюльпаны у себя на коленях. Бабушкина сумка из тёмной искусственной кожи, наверное, такая же старая, как этот дом, стоит на столе, рядом синяя авоська из плащовки, в которой пара пустых банок от обеда и остатки печенья.
— Баб… – канючит она, но та, рассеянно оглянувшись на неё, размашисто крестит дверь, поправляет платок, и молитва продолжается.
Девочка затихает, берёт себе одну печенюшку, пытаясь скрасить ожиданье.
— Богородица, царица небесная… – доносится до неё тихий шёпот.
Эти слова, этот самолётный рокот и вечернее небо, раскрашенные в золотисто — малиновые оттенки… И, порой, кажется, что та непонятная сила, к которой взывает старушка, и есть это небо, этот дальний гул, этот запах. Конечно, Марине уже семь, и она знает, что это «разогреваются» самолёты. Так сказал отец, значит, так оно и есть. Жаль, что она не них ещё не летала.
— Баб Марусь! Ну, скоро, а?
Но та, не обращая на неё внимания, всё шепчет, и шепчет. Идёт минута, другая… Наконец она оборачивается и ворчливо бросает:
— Пойдём! Пару минут посидеть спокойно не можешь… Букет держи вверх, а то все цветы поломаются.
Она подхватывает сумки и идёт по дорожке, выложенной короткими дощечками к выходу с участка, а её внучка направляется за ней. Выйдя на пустую дачную улочку, старушка торопливо оглядывается, останавливается и снова крестится:
— Господи, сохрани мой домик, моё хозяйство…
Девочка в ожидании задумчиво сморит на сирень, почти скрывающую домик. Ветви уже зелёные, но цветов ещё нет, лишь торчат нераспустившиеся пока соцветия. Ничего, скоро всё зацветёт! Скоро всё будет… Очень скоро. А впереди бесконечное лето…
— Держи цветы нормально, – возвращает её к реальности голос пожилой женщины, — Ну, всё! Пошли с Богом.
Они бредут по пустынной улочке, к обочинам которой жмутся разномастные домики, зеленеют вишнёвые заросли. До автобусной остановки ещё далеко, а Маринка уже устала. За большими железными воротами, сваренными из металлических труб, опять грунтовая дорога, вдоль которой тянутся поля, за ними вновь начинаются дома и огороды, но уже большие, основательные, «частные». За заборами и добротными воротами то здесь, то там лают собаки. Гавкнет одна — другие подхватывают, сопровождая их добросовестным лаем через всю улицу. Незаметно стемнело, зажглись фонари на деревянных столбах, стало холоднее.
Отлично зная эту дорогу, девочка в который раз удивляется: утром, когда идёшь от остановки — путь кажется лёгким и близким, а когда вечером, вот как сейчас, — он просто нескончаемый!
— Баб, а который час? — спрашивает она. Та останавливается под фонарём и вздыхает:
— Полдесятого… Надо торопиться, а то не уедем.
Она поправляет рукав кофты над часами с кожаным ремешком и чуть прибавляет шагу.
— Ясно, — кивает девочка, шагая рядом.
То, что редко ходят автобусы, это ей вообще ни о чём не говорит. Ведь ходят же! Теперь у неё есть цифра, о которой можно думать, некий рубеж, приносящий ощущение конкретности и понятности. Бабушка идёт, молчаливая, приземистая, размышляя о чём-то своём, с трудом переставляя натруженные за день ноги. Частный сектор наконец-то заканчивается, и они уже идут по отсыпанной гравием дороге вдоль трассы. Свет здесь дают лишь отдалённо стоящие друг от друга фонари вдоль трассы, да фары от машин, что проносясь мимо, отбрасывают от деревьев длинные скользящие тени. Где-то вдали снова лают собаки, прохладный уже ветерок ерошит волосы.
— Автобус! – вдруг вскрикивает бабушка, — Марина, бежим! Автобус!
Где-то в дальнем конце шоссе, у самого горизонта действительно видна крупная световая точка, которая движется по дороге. А до остановки ещё целых сто метров!
— Может, это просто машина? — бормочет девочка неуверенно.
— А я тебе говорю: автобус! Не спорь с бабушкой.
Они ускоряют шаг, потом бегут, однако рейсовый автобус проносится мимо пустой и тёмной «будки» — остановки, даже не притормаживая.
— Вот сволота! – переводя дыхание, баба Маруся всплеснула рукой, — Полный пошёл… Не заметил нас, наверное.
Они подходят к беленному извёсткой бетонному сооружению, бабушка вытаскивает из сумки газетку и стелет её на сваренную из железных прутьев скамью:
— Марина, садись! Места хватит.
— Не хочу, — отмахивается та, ей кажется неловким сидеть вот так, на газетке.
— Садись, говорю! Ещё долго ждать,- снова предлагает бабушка.
Ночь, изредка проносящиеся мимо машины, вдали опять завели свою тоскливую песню авиадвигатели…
— Баб, может, остановим такси? – вздыхает её внучка.
— Какое такси?! Кто сейчас остановится… Да и денег у нас нет.
— Ну, может, просто попросим кого-нибудь довести нас?
— Не выдумывай! Глупости… Непонятно, кто сейчас ночью катается.
Маринка обессиленно плюхается на газетку рядом с ней и смутно понимает, что они, кажется, «попали»… А так спать хочется! Через какое-то время бабушка вновь смотрит на часы:
— Одиннадцатый час! Господи… Неужели сегодня не уедем?! Надо было раньше собираться.
Вдали, по дорожке, идущей мимо деревьев, видны чьи-то силуэты. Девочка с любопытством вглядывается и испуганно вжимает голову в плечи: кто это? А вдруг преступники? Но к остановке выходят дед и тётка, можно даже сказать, бабка, но, как сказала бы баба Дуся, «интеллигентная».
— Давно сидите? – приветливо интересуется дедок.
— Где-то с полчаса… – безрадостно откликается Маринина бабушка, — перед нами автобус уехал.
— А не знаете, будет ещё рейс? – мягко вопрошает женщина.
— Да кто его знает?
Подошедшие топчутся возле остановки, о чём-то между собой тихо разговаривают. Марина их не слушает, она почти засыпает. И ей холодно. Ночной ветер шуршит в кронах деревьев, от бетонных стен сооружения пахнет мелом, сыростью и ещё кое-чем малоприятным… Минуты тянутся и тянутся, и уже непонятно, сколько их прошло: пять, десять, тридцать пять? А может, уже пролетел час??
На горизонте в светящейся нити фонарей то и дело появляются огоньки фар. Они медленно приближаются, приближаются… И мимо них опять проносится легковушка. И вновь долгие минуты ожидания. Она, в полусне глядя на дорогу, сама уже просит ту неизвестную таинственную силу, которую бабушка называет Богом, послать им автобус. Ну, хоть один, самый маленький… Разве жалко ЕМУ этого крошечного чуда для припозднившихся дачников?
У горизонта появился очередной огонёк. Хоть бы автобус, хоть бы! Фары приближаются, приближаются и… да! Это он!!! Рейсовый ЛиАз, подъехав к остановке, он натужно «вздыхает», распахивая двери- гармошки, чтобы запустить их в своё тёплое и светлое нутро. Перехватив букет в другую руку, Маринка берётся за поручень и оборачивается к бабушке, но та шикает ей в спину:
— Беги, занимай место!
Свободные места есть. Может, потому что почти ночь, а может, оттого что автобус только начинал свой длинный маршрут с множеством остановок. Падая у окна и принимая авоську с банками от бабы Маруси, девочка прижимается носом к стеклу и всматривается в гладкую, лакированную ночную темноту, где одиноко белеет стандартная бетонная будка с круглым окном. Чудо всё-таки свершилось — они едут! Маленькое, почти невозможное чудо…
— Следующая «Сады», — бормочет водитель в микрофон, и дверцы автобуса со скрипом схлопываются.
Бабушка лезет в кошелёк за талончиком, который надо пробить в специальном, расположенном на стене компостере, а девочка в сумку, которую ей вручили, за последним квадратиком печенья. Шуршит целлофановый пакетик, в котором ещё болтается бумажная обёртка, тревога постепенно отступает, а ровный шум двигателя и тепло убаюкивают. Автобус нёсёт их вперёд, в город. Туда, где наверняка уже потеряли их папа и мама, где ярко освещенные улицы, многоэтажные дома и клёны с тополями. Кажется, это и есть счастье…