Неуместное жизнелюбие
Однажды я получила большой втык от директора. Не столько это было обидно, сколько нелепо. В бытность мою маркетологом в одной хитро-розничной торговле, все-таки уже начинал малый бизнес вводить плановые показатели. Криво-косо, конечно. Но хотя бы объем продаж. Бог с ней, с прибылью.
Втык был прост и груб. И на тот мой взгляд абсурден и несправедлив. Он влетел в кабинет походкой Петра I, и с его же взглядом. Взгляд утверждал: «Независимо от текущих дел и их перспективности – получат все без исключения». Нас три человека в кабинете. Управляющая сетью, менеджер опта и я, сорокалетний маркетолог, которая все-таки вырвалась из декретных оков, затянувшихся на шесть лет.
Шеф садится в белое кожаное кресло. Держит паузу. И начинает, временами переходя на высокие ноты (звучит больше смешно, чем грозно). Но мы все активно «боимся». Сосредоточились, уставились в мониторы. На лицах отчаянная работа мысли, сосредоточенный взгляд, хмурый лоб, судорожно лупим по клавиатуре.
И все же неизбежное произносится, что заставляет «прерваться» от стратегически важных для малого бизнеса в частности и экономики страны в целом задач.
— Продажи упали. А вы не думаете, что вообще с этим делать?! Посмотрите на конкурента N, они продавцам платят в два раза меньше, их команда меньше в три раза, — и какой инстаграм! Без всяких маркетологов – какое мощное продвижение!
— Но мы не знаем их реальной прибыли, — это я еще недавно в компании, всех правил игры не усвоила, веду себя не по протоколу. Все напрягаются. Я нечутко реагирую в этот день. Встаю, начинаю расхаживать. В состоянии эмоционального напряжения – появляется необходимость быть в вертикали и непременно двигаться. Ума хватило не разуться… В мозговых штурмах именно это наводит на лучшие мысли. Не разутая. Но все же мельтешу. И раздражаю. Но… Чуткость замкнуло в этот день.
— Я не знаю, я не знаю, надо же что-то делать. Давайте промоутера поставим. Пусть он понаправляет поток.
«О, да! Отличная мысль», — я отчетливо представляю промоутера в костюме героев Марвел. Это круто. С воображением отлично. Я его уже вижу и довольна им. И не скрываю. Взгляд внутрь, в раздачу купонов, в промоутера. На лице одобрительная улыбка. Говорят, словом можно убить, или слово может убить. Точной формулировки не знаю. Но невербалика, она же мимика, может подстрелить, будь здоров. Но не убить, нет. Скорее – разъярить.
Дальше сам втык.
— А вы чего тут улыбаетесь!?
— Я не со зла, просто появилась идея, как сделать все шикарно. Я в хорошем смысле улыбаюсь, – это я все еще не понимаю, что молчание сократит гнев во времени. Диалог здесь просто бесполезен. Даже губителен. Ну как забрасывать костер сухими листьями. С целью потушить. Короче, замысел хорош, исполнение подводит.
-Вы совсем тут охренели! В жизни все звучало с матами. Все оооочень плохо! Не ясно, что здесь делает маркетолог вообще. И за что идет зарплата. Даже акцию директор придумывает. Кстати, акция по эффективности слабенькая получилась, это уже я мыслями капаю яда в ответ. Но мыслями, разумеется.
— С продвижением полный провал! Не надо здесь улыбаться! Никогда этого не делайте.
Улыбка, разумеется, сползла. Стремительно и надолго. Взгляд уже не внутрь промоакции, а внутрь силы воли. В поисках участка, отвечающего за «не заплакать». Участок не нашла. Ушла с кружкой в санузел. От души взрыднула, пошумела водой. Отдышалась, умылась. К черту такие стрессы. Продолжит – пошлю нахрен, уйду домой. В меньший доход и большее достоинство.
Вернулась без улыбки и с ясным решительным взором. Уже его не видно за компом. Ситуация на двоечку. Истерично щелкает мышью, вихор подрагивает над монитором. Абсолютно деморализована и подавлена. Смотрю на часы. Час пятнадцать. В гробовой тиши, под мерное щелканье директорской мыши отписываюсь по Ватсапу управляющей. «На час уйду – думать о своем поведении. И жизни в целом». Получаю брызжущий слезой от смеха смайл. И хоть с малой, но поддержкой и надеждой сочувствие покидаю родной офис.
На волю, к воздуху, машинам, людям. В кафе, через три дороги. Сей час уже приземлюсь, закажу кофе, сваренное в песке, и только тогда разрешу себе все прогнать. До результата. А что есть результат в таких «прогонах» — это лишь решение о стратегии поведения. Но, во-первых, к решению надо еще прийти, а во-вторых, начинает мешать долбаное дерево принятие решений. Выбор – наш злейший враг.
Тогда, драматично попивая кофе, я очень себя жалела и списывала его несдержанность на молодость. Великодушно оправдывала, считала плюсы и минусы. Короче, занималась всякой ерундой. Но ни разу за весь час – а он был отведен лишь на то, чтобы думать, ни разу не закралась мысль: а может, дело все во мне. О неуместности улыбки и отсутствии чуткости как-то не подумалось. Под весом такой-то обиды…
Конечно, уже через два часа все наладилось. Мы бурно обсуждали план развития и стратегию внедрения. Директор увлеченно втягивал нас в новый проект, активно интересовался мнением. На каждую фразу восклицал «Отличная идея», заглаживал всплеск несдержанности, как умел. Я по-мудрому, с высоты жизненной опытности простила, проявив верх забывчивости.
Прошла неделя.
Один из моих шестилетних близнецов серьезно заболел. Не так основательно, чтобы мчаться в стационар, но довольно весомо, чтобы все-таки пропустить работу. С управляющей на тот момент были еще прекрасные отношения. Она позволила вести проекты из дома, без вычета зарплаты.
Это нереально трудно. Разрываться между болеющим чадом и «срочнейшими» задачами. Когда температура держится пять дней, невольно приходишь в уныние. Хоть и веришь в хорошее, хоть даешь себе установку на быстрое здоровье, это как раз то опровержение материальности мысли. Может, где-то настрой и помогает, но болезнь ребенка – это терпение, плюс действия плюс отчаяние, если по срокам в «план» не укладываемся.
В среду наступила стадия отчаяния. Когда уже плевать на «срочнейшие» для собственника и не менее важные для экономики страны задачи. За ребенка болит душа, сердце, мозг и все, что нематериальное может болеть и переживать. Именно в среду свекровь решила проведать болеющего внука. Я сопротивлялась, как могла, но ее неуемная настойчивость взяла верх. М.И. вызвалась привезти лекарство, которого осталось мало, а в аптеку сходить некому.
Она, как обычно не соблюдает договоренности по времени. Пора кормить и укладывать. Температура опять взметнулась. А «мамы» нет. Жду и проклинаю себя за уступчивость. Можно ведь было уложить и спокойно сгонять в аптеку. Но за все надо платить. Все-таки раздался долгожданный стук в дверь. Звонок свинтила еще до исполнения им года. Почему-то именно в дневной сон детей в дверь звонили все, кому рост позволял дотянуться до звонка.
Вернемся к стуку. В этот момент ребенок вялый с больными глазами лежит на диване в зале и тихо постанывает. Я бы даже сказала – поскуливает. Мама не разуваясь проходит сквозь коридор и грязной обувью ступает на светлое ковровое покрытие в зале. Это ее скрытое «назло» мне. Нагнусь и помою – в доме больной ребенок. Мы обе это понимаем. Она довольна мелкой пакостью. Но протягивает лекарство. Я покорно беру и сглатываю «нечаянную» оплошность.
Но самое страшное – ее лицо. Вернее улыбка. Сияющая женщина сладким чуть высоким голосом тянет фразу: «ОООООй, ну что-то вы совсем тут лазарет устроили».
Дальше я не выдерживаю. Шла стадия отчаяния (возможно, улыбка не была актом злорадства, но это уже, как говорится, никого не волнует). Улыбка неуместная. За которую хочется ударить.
— А вы почему улыбаетесь? — не выдерживаю я, — посмотрите на его глаза, здесь вообще ничего смешного нет!
Улыбка моментально переползает в гузку. Все-таки хер к носу мало кого искренне радует и веселит. Но успокаивает мгновенно.
— Да я не в том смысле улыбаюсь… Мне Сережу жалко…
— За лекарство спасибо. Сейчас буду кормить. Пройдете?
Я приглашаю, как хорошая хозяйка, как мать, благодарная за лекарство, как тактичная невестка, которая «не заметила» неразутых великовозрастных ног на ковре. Но тон такой, будто пригласила на пару экскурсионных дней в концлагерь с последующим расстрелом. Даже не тон: голос, артикуляция и взгляд. В комплексе это великая сила.
— Нет-нет. Я побегу, — свекровь очень быстро исчезла. Не ушла, не скрылась, а именно исчезла. А мне ведь, по сути, было не важно, со злорадством она улыбается или не подумав. Это была та неуместная улыбка, за которую хочется уничтожить. От которой делаешься неистово-злым. И от которой хочется впадать в ярость и уничтожать ее генератора.
Именно после ее ухода я вернулась к мысленному диалогу с директором. Все так просто. Свекровь пришла, чтобы дошло. Не в воспитательном смысле, конечно, а в общефилософском. Я не поняла реакцию руководителя. Я была возмущена ею и обескуражена. И совершенно случайно оказалась на его месте. И отчетливо уловила суть вопроса. Свекровь стала проводником к пониманию, сама того не подозревая.
Возможно, на этом круг замкнется. Она хорошая в целом женщина. И миссию для моего роста выполнила. Но есть вероятность, что она идет, душимая обидой. И отчаянно меня не понимает. Возможно, даже проклинает. Да и кто любит невесток, чего лукавить. И в этом случае круговорот справедливости спасет ее душу. И кто-то обязательно улыбнется в ее беду. И уже ее учитель либо все правильно поймет, либо отхватит от нового звена этой удивительной нематериальной учебной базы. Под таким простым и божественным названием ЖИЗНЬ.
Марина Моисеенко
15 декабря 2019 г.
г. Владивосток