Примерное время на чтение: 4 минуты

     Приглашён я на одно «мероприятие». Думаю, что же мне там сказать, ведь люди соберутся уважаемые и почтенного возраста, в основном бывшие фронтовики, а меня зовут, как мне разъяснили по телефону, чтобы они знали, что у нас, мол, в посёлке живёт писатель.

     А я, по наивности своей, считал, что меня в нашем селении знают. Думал так – и, выходит, ошибался, выходит, за десять лет моей тутошней жизни, есть и такое мнение, что надо меня презентовать, то есть представлять, а может быть, и как «свадебного генерала» приглашают.

     Да Бог с ними, пойду, как не пойти, если просят уважительно, ибо сказано: просящему – дай.

     Решил я всё-таки походить по посёлку предварительно, поразмышлять, показать себя улицам и дорогам нашего городка.

     Иду по тропинке сквера, на выходе – два парнишки, ну, так лет им по десяти-двенадцати, за спинами у них школьные ранцы, видать, с занятий идут и что-то не поделили. Один другого, в конце концов, послал на три буквы.

    —Ты что это материшься, – строго сказал я.

    — А я не на тебя, дед!

    — Всё равно, как тебе не стыдно, вот подойду сейчас и надеру уши!

Они спокойно шествуют себе, и ни слова, ни полслова, только оглядываются.

     — Пойду вот сейчас за тобой до самого твоего дома и расскажу родителям.

     Ноль внимания. Махнул я рукой. Наверное, моё замечание показалось ему непривычным: что это, дескать, старик ерепенится, ведь все вокруг матерятся, и никто не считает это зазорным, а без «этого» и речь не речь, и беседа не беседа, да и перебранка незлобивая – ни то ни сё.

     Иду дальше. Растворяю осадок от встречи мыслями, даже Пушкина призвал на помощь: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».

     На одной из улиц в конце посёлка навстречу идёт-качается высокий старик, заметил меня и с матом:

     — Вот ты-то мне и надобен, я в Бога не верю! – тянет руку, чтобы со мной поздороваться.

     Не знаю, какой бес меня дёрнул, но я вспылил, обычно ни с кем разговаривать не брезгую, а тут:

     — Я с матерщинниками не разговариваю!

     Что тут началось, какая грязь на мою голову полилась, припомнил он, что я «проданный сахалинец» (?), что сегодня же меня убьёт и прочее, и прочее, и всё это с матерной смазкой. Я и на этот раз только махнул рукой, но подумалось: а говорят, меня не знают?

     Перешёл на главную улицу, расстроился, конечно, себя корю, ну почему не выслушал старика? Возможно, он что-то вере и неверии хотел изречь? И то – матерился ведь, шатался, да и видок у него – не дай Бог! Иду дальше, скоро и мой «Газовый дом», газовый, в котором газу уже больше года как нет. Навстречу снова идёт не «шатающийся», а как говорят у нас на Брянщине, бундуряющий. Улыбается во весь рот. Пьян, не пьян, а меня узнал:

     — О, батя, как здоровьице, ваши стихи я читаю с удовольствием, крепко вы пишите, и всё верно, только один вопросик можно? Когда же всё это кончится? Когда Россия заживёт в своё удовольствие?

     Этого мужика (ему лет под сорок) знаю давно, на рыбалке встречаемся, да и в посёлке часто видимся и вежливо здороваемся. Ответил я ему:

     — Всё зависит от нас самих.

     — Вот это вы – в точку, конечно, «от самоих». Ну, я пошёл, до свидания, надо «отойти».

     — С Богом, добрый человек, – сказал я ему во след.

     И вспомнились слова Льва Николаевича Толстого, где наш гений проводит мысль, что ему симпатичны пьяненькие русские мужики: они и добры, и бесхитростны.

     Пришёл я домой в раздвоенном душевном состоянии: с одной стороны, парнишка тот, сопливый сквернослов, и старый хрен, выживший от частых возлияний из ума, а с другой – этот безобидный выпивоха незапойный, мало ли какую радость-удачу пришлось крепенько обмыть человеку!

     Нет, не его похвальба в мою сторону подкупила меня, себе цену знаю, и своим стихам, и прозе жёсткий «наблюдатель», но, что ни скажи, а всё же «в плохую минуту приятно друзей иметь» (С. Есенин), а я добавлю: друзья и в хорошую минуту не помешают… И пришли мне на ум мои же старые-престарые стихи. Вот они:

Дождь пришёл, мужик

вселенский

Вдоль по улице идёт.

Он идёт не алкоголиком,

Отдыхающим идёт.

К дому, видимо, старается

Довести он сам себя,

Широченно улыбается,

Набивается в друзья.

Я, конечно, им не брезгую.

Но дела – всегда дела…

Голова его нетрезвая

Постояла и прошла.

Суета вокруг и около:

Разговоры, беготня…

Мужика глаза широкие

Растревожили меня.

     Да, воистину судить других всегда легко, судить себя, ох, как тяжело, и всё же «самосуд», «самоосуждение» – Святое дело, всё остальное – прилагательное.

© Евгений Дмитриевич Лебков (1928 -2005)

Подписывайтесь на наши социальные сети: