Произошло это в декабре. Подвалило свежего снежку, стоит безветрие, в морозной дымке калится солнце, деревья не шелохнутся. Воскресенье. Долина Буюклинки. Со мной: мой «Франкотт» и две собаки – гончак Читай и лягаш Бокс. Добрые псы, натасканные ещё моим покойным дедом на любую сахалинскую дичь и на всякого зверя-зверька. Иду без лыж: снегу – всего ничего, по колено! Не курю – я на охоте никогда не курю, стоит затянуться дымком, как сразу наступает усталость, и откуда она только берётся, тогда – считай – пропала охота, какая там страсть, когда ноги еле-еле переставляешь, тогда волочусь домой. И кажется, что мои собаки поглядывают на меня с укором, дескать, накурился, а нам из-за этого хоть пропади, нам зверя погонять хочется или куропаток попугать, или рябчика облаять.

Я у них тогда и прощения прошу, и сахарком задабриваю, и всякую выказываю. Словом, говорю с ними, как с людьми. Понимают. Успокаиваются и идут у ноги.

А тут: не успели мы с псами дойти до Рыбозавода, как они заскулили, стали подвизгивать, закрутили хвостами, и, того гляди, в прибрежные кусты кинутся. В чём дело? Бокс – даже взбрехнул, голос у него – такой бас, как в ствол ружья со всей мочи трубануть. Читай – только весь дрожит, как в лихорадке. Не шатун ли? – соображаю. А была-не была: взять!

Рванули мои собачонки, только снег столбом над ними. И тут же, из густоты кустарников, забрехали на месте, такой тарарам подняли, что у меня сердце зашлось от радости. Но что за зверь? Не иначе – медведь. Заряжаю жаканами, и бегом – к ним! По дороге услышал лай, тоненький, отрывистый, словно щенок подкрылечный екочет или лисица. Подбегаю: псы окружили огромный пневый выворот и поочерёдно бросаются, почти ныряют под пень. Что за чудо? Взять, Бокс! Он того и ждал, весь ушёл в дыру под пнём. А Читай – около неистовствует, заливается-заходится, да так зло, что я его ещё таким не видел. Смотрю: задом выползает из норы Бокс, а в зубах у него что-то, не так большое, но живое и лохматое. Медвежонок? Как бы не так. Енот! Я их раньше вживе не видел, только по картинкам знал, но догадался. Енотушка – еле жив от страху. И глаза закрыл, и снег под собой жёлтым сделал. Бокс выволок егоза шкирку, ничего не повредил вроде, только бока намял, да шерсть ему обслюнявил. Читай рычит на месте, знать, боится непривычной образины, или думает, что это чья-то заблудшая дворняга-коротконожка. Посадил я енота в рюкзак. Знаю, по газетам, что их недавно, года три тому, как завезли к нам из Приморья. Хватила же меня неладная натравлять собак, теперь с охотнадзором горя не оберёшься, можно скрыть всё, никто ведь не видел, но я на это не способен, говорлив я больно, всё равно кому-либо когда-либо да похвалюсь-расскажу. Нет, скрывать не буду.

Принёс я зверька в посёлок, зашёл к охотинспектору: получай, пожалуйста. «Молоденький, этого года, енотик, молодец твой Бокс, вот и шапка хозяину. Чего отмахиваешься. Не всё ж тебе в своей допотопной кожанке шлындать. Иди домой, облупи вся недолга!» «Да ведь он живой!» «Чудак-человек, конечно, живой. Ну и что?» «Нет, я так не смогу!» «Тогда – выпусти или отдай мне: охота на них как раз и начинается с этого года, так что ты ничего не нарушил, ну а лицензию – бутылку поставишь – оформим в два счёта», — пошутил он. «Я уж лучше его отпущу, снесу поближе к речке, и – пускай себе гуляет, пусть подрастает». «Как знаешь, — сказал мне инспектор и дал понять, что переговоры закончены.

Отнёс я енота-Федота в самую густень на Буюклинке, вывалил на снег, свистнул по-разбойничьи, и он, не спеша, заковылял к речке, а потом, видать, спохватился, что не туда идёт, довольно-таки резво потрусил в молодой, густющий ельничек. «Будь здоров, — шепнул я, — ты, дружок-енот, да не тот, мою шапку лиса носит. Доберусь я до кумушкиной шкурки, а то председатель колхоза жаловался: Охотников полное село, а лиса чуть не всех кур с фермы потаскала».

© Евгений Лебков

Подписывайтесь на наши социальные сети: